* * *
Вот так-то, с депрессивною «ледышкой», за ужином, в досужих новостях,
И мир не мил… Набрякшему одышкой, ненастью всё б посапывать в снастях —
В дремучей паутине с филигранью студеных капель. Век влачит, одна,
Арахна — подсадному подсознанью, в цепи ассоциаций, отдана.
За кофе, скучно наблюдать с балкона за (уводя затем к платанам взгляд…)
Ежевечерней толчеей планктона на набережной — рыхлый променад
Не исключает тяготенья к брому, как, спору нет, и к рому… Между тем,
Газету взяв, ленивую истому привычно холят в членах, прежде чем
Встать и, с пощелкиванием в коленке, пройтись, чтоб ипохондрию отшить,
Коль девушку, голимый лед, в застенке застенчивости, — не растормошить…
Оставить ее, к черту! над прибоем, отставив стул, с запальчивым «Пора!» —
Меж автором и, грех пенять, героем — зазор лишь в жальце «вечного пера».
Пусть пьет свой сокрушительный боржоми… Но возрастом застигнутый
врасплох
Ума-то набирался на разломе не коммунальных шатий, а — эпох.
И — отступает зряшная усталость, ведь, с чайкой над морщинистой водой,
Того, кто внял, что подступает старость, не испугает младость ледяной…