Я там живу – за облетевшим лесом…
Все в тишине, И в золотом окне
Горят стога осеннего замеса –
Пульсирующей свежестью Моне.
Стога крупны, дородны, величавы…
Простреленные синью васильков,
До облаков – языческие главы
Полуденных стогов.
Полынь, пырей – топорщатся упруго,
Но обомни их в руце тяжело,
И, точно в детстве, плотно ляжет в руку
Сухой травы могучее тепло…+
Здесь сталь в траве отгрянула
стозвонно, и потекли по жалу
блики, лишь протяжными
покосами просторно прошли
косцы, выкашивая тишь…
Как размахнулись потные покосы!+
Село – цвело,
Позванивая косами по росам,
Распаренное, летнее село.
Не потому ли я, омытый жаром,
Здесь набираюсь сил, ведь испокон
Слагал стога, закатным солнцем яро,
Как златовласый Август, обагрен?+
Мир копнам, пламенеющим на вилах! —
Их сладила умелая рука…
Село свое уменье,
ловкость, силу
Сметало в огнеликие стога.+
Здесь воробьишки
мечутся в испуге,
Когда, на фоне вздыбленных стогов,
Ворочаются баховские фуги
В тяжелых глотках медленных быков.
Орут звонкоголосые насесты,
и слитно петушиная капелла вступает
по зародам и заборам в согласный хор…
И белые несушки, как
шустрые, досужие болтушки, взъерошено судачат
друг о дружке.
А птичница – веселые
веснушки – им подсыпает
ячменя из кружки, да дряхлый дед свернулся на лежанке,
давно забывший думать
о тальянке да о кудрявой, о бедовой Ганке…
Морщинистая, слабая юдоль…
Он, с бородой в сметанке или манке, грозит костлявой дланью
«лихоманке», едва в костях просверкивает боль…
Но сонно он смежил веки – И, словно бы наяву,
(Минувшее подступило, и память глаза открыла…)
Он певчею сталью валит языческую траву.
Ржаной, нутряною силой
в нем перебродил – Ярила.+
Он гонит перед собою зеленый, тяжелый гул,
Он вброд переходит зори, с молодками озорует,
Выходит к реке и, потный, мерцая на берегу,
Горящие ступни студит в студеных летейских струях…
Земля, клокоча, вздымает глубинное волшебство,
Лежат впереди покосы, трава за спиной распрямилась…
Вместилище мира – весь он просторный, как божество,
Устал и уснул, как в первый день сотворенья мира.+
(1982
